Она сидела в уютном мягком кресле, положив вытянутые ноги на журальный столик. Где-то с час она беседовала о своей подругой, расположившейся на диване напротив. Беседовала о своих проблемах, о своей никак не складывающейся жизни, о несправедливости этого мира по отношению к ней, о жестокости людей. Говорила о том, что не понимает, почему открывая людям душу, они вытирают об нее ноги, о том, что бесконечная война против жестокой машины общества, стемящейся подмять под себя все и растоптать кадждого уставшего драться, бессмысленна.
Они сидели и пили кофе. Но внезапно, сделав большой глоток, подруга прервала ее и сказала: "Знаешь, сегодня к тебе придет совершенно особенный гость. Ты не знаешь его, но он знает тебя."
В полной тишине они просидели еще минут 5, как внезапно раздался звонок, возвещавший о приходе гостей. Подруга удалилась открывать дверь.
В комнату вошел высокий молодой человек в черной одежде. Элегантная ласнящаяся рубашка с расстегнутой верхней пуговицей была заправлена в брюки с тщательно выглаженными стрелками. Из-под длинных светлых волос, спадавших по его лицу, на нее был брошен пронзительный взгляд голубых глаз.
Взяв в руки гитару, стоявшую в углу, он сел на диван и начал играть. Она никогда раньше не слышала эту мелодию, но в ней явно что-то было. Адиозные и высокоплановые переборы сменялись низким тревожным гулом. Он играл то медленно, то быстро, словно задавая темп и энергию тому, что он хочет сказать.
Он остановился и отложил в сторону гитару. Достав из кармана сложенный полополам белый листок, он протянул его ей. Она взяла его, развернула и прочла то, что было там написано: "Причина каждой радости и каждой боли в тебе. Меняй свое отношение к миру, но не пытайся изменить сам мир."
Мужчина взял листок из ее рук, поставил его уголком себе на ладонь и поджег. Они оба смотрели на то, как он догорал, смотрели на пламя так, словно оно отражало смысл написанных слов.
Когда листок догорел, он сжал пепел в кулак, поднялся с кресла, дернул струну гитары и ушел.
Ей ничего не оставалось делать, кроме как смотреть ему в след и слушать пение струны, которое еще хранило, но постепенно теряло тепло и ловкость мужских рук.